Все мы от чего-то зависимы. Кто-то не выпускает из руки сигарету, ежеминутно делая новую затяжку. Кто-то сутками сидит в Интернете, забывая реальную жизнь и с головой погружаясь в виртуальную. И, чёрт, это совершенно нормально… быть зависимым в наше время.

Моя зависимость имела вид рыжего голубоглазого чуда с безумно милой улыбкой. Улыбкой, которая предназначалась кому угодно, но не мне. Роза Уизли улыбалась, кажется, каждому встречному, а меня удостаивала лишь небрежно-презрительным взглядом. Ей, наверное, с самого детства внушали, что мальчик по имени Скорпиус со Слизерина никогда не должен стать ее другом или хотя бы обычным знакомым. Просто потому, что наши родители недолюбливали друг друга еще со школьных времен. И, наверное, эта ненависть должна была превратиться в настоящую кровную вражду, но тут появляюсь я и ломаю все стереотипы.

Первые пару лет я не замечал ее. Она была простой девочкой, которая выделялась из толпы разве что своей яркой макушкой. Роза не унаследовала ни занудства своей мамы, ни навязчивости отца. К шестому курсу исчезла детская угловатость и нелепость: старшая из всего клана Уизли стала чуть ли не первой красавицей школы, уступая, разве что, стервозным слизеринкам. Подобно маме, Роза училась лишь на «отлично», удивительным образом умудряясь совмещать учебу с бесконечными шалостями, которым ее научил дядя Джордж.

И только к последнему году обучения в Хогвартсе я осознал, что эта девчонка вскружила мне голову и прочно поселилась в сердце. Я стал по-настоящему одержим ею: ловил каждый насмешливый взгляд, искал случайные встречи в коридорах школы. И я нарочно злил ее. Она до жути милая, когда бесится: в голубых глазах загорается неповторимый огонек, ладони невольно сжимаются в кулаки, и, кажется, что она вот-вот готова ударить меня. Но, словно по сценарию, появляется кто-нибудь из Поттеров, хватает Розу за рукав мантии и буквально оттаскивает от меня, бормоча что-то про «на дураков не обращают внимания».

И в глубине души я был с ним согласен, ведь каким идиотом нужно быть, чтобы влюбиться в Уизли? Иногда я представлял реакцию отца на всю эту чушь в моей голове. Наверное, на моем месте он бы вовремя взял себя в руки и остановил всё… это.

Сегодня первым уроком были зелья, совмещенные, словно по иронии, с Гриффиндором. Не смотреть. на. нее. В конце концов, зельеварение было довольно важным предметом, и таращиться на Розу весь урок не стоило.

За окном моросил осенний дождь, а ветер срывал с деревьев пожелтевшие листья. Похоже, тренировка по квиддичу отменяется. Честно говоря, игрок я никудышный. Не могу понять, почему меня всё еще держат в команде. За прошлый сезон я забил всего лишь несколько кроффлов, и Грэгори, наш местный громила, преподал мне неплохой урок: либо ты нормально играешь, либо ищешь свои вещи по всему Хогвартсу. Мерлин, он был настоящим придурком, помешанном на Слизерине. Змеи должны были быть всюду первыми. Если кто-то делал что-либо не так, появлялся Грэгори, и начиналось шоу с криками и угрозами.

- Эй, Скорп, ты почему такой кислый? – толчок в плечо, и я чуть было не слетаю с лестницы. Мой лучший друг Эдвард всегда появлялся внезапно и словно из ниоткуда. Эд был высоким и до ужаса худым парнем, за которым бегала если не вся, то явно большая часть девушек Хогвартса. Наглый, самоуверенный и обаятельный, он располагал к себе людей, манипулируя ими с поразительной легкостью: учителя каким-то образом закрывали глаза на невыполненную домашнюю работу и бесконечные прогулы, а ребята с младших курсов во всем потакали ему и мечтали занять мое место. Эдварда даже хотели сделать старостой школы, но он отказался, ссылаясь на то, что старостами могут быть только заучки, которым делать больше нечего.

- Эм, ну, я не выспался, - начал я, взъерошив платиновые волосы. Глупая привычка, из-за которой на моей голове постоянно было непонятное гнездо.
- Слишком банально, - лениво протянул Эд, заворачивая за угол. Мы почти приблизились к кабинету зелий, у двери в который уже столпилась кучка учеников с золотисто-красными галстуками. – Скорпи, ты ложишься раньше всех и не высыпаешься. Что ты, чёрт возьми, делаешь по ночам?
- Никогда не называй меня так, сколько раз можно повторять? – раздраженно закатил глаза я. Дверь в кабинет открылась, и учитель махнул нам рукой, приглашая войти.
- Как скажешь, Скорпи, - черт, ненавижу его.

Роза опаздывала. Она влетела в кабинет спустя пять минут после звонка: взъерошенная и растерянная, девчушка пробормотала какие-то извинения и под удивленные взгляды учеников рухнула на свое место. Я удивленно повел бровью и уткнулся в текст параграфа о лунном камне. Мерлин, мы проходили это несколько лет назад, зачем вновь и вновь учить одно и то же?

- Итак, сегодня мы с вами варим достаточно интересное зелье, - Слизнорт хлопнул в ладоши и обвел воодушевленным взглядом притихших учеников. - Умострильное зелье! Кто знает, для чего оно нужно?

Худощавая рука Розы тут же взметнулась вверх. Улыбка Слизнорта сделалась еще шире и радостнее, и он кивнул юной Уизли, будто разрешая ответить на вопрос.

- Умострильное зелье служит для улучшения работы мозга. Оно повышает работоспособность волшебника и способствует лучшему усвоению материала, - отчеканила рыжеволосая, со скучающим видом изучая флакончик в руках зельевара. С ней явно творилось что-то. И я сверлил ее краем глаза, пытаясь догадаться, о чем она сейчас думает.
- Прекрасно, мисс Уизли, десять баллов Гриффиндору! – Гораций был похож на сытого кота, которому налили дополнительную миску молока. Он расхаживал по классу, пританцовывая и напевая себе что-то под нос. – Рецепт зелья можете найти на сорок пятой странице. Приступайте, за десять минут до конца урока я начну смотреть, что у вас получилось.

Время тянулось мучительно долго. Я справился с заданием за считанные минуты и сейчас внимательно наблюдал за Розой. Та крутилась вокруг котла, и по ее выражению лица было понятно, что у нее не получается. В конце концов, она схватила учебник и помчалась к Слизнорту. Тот что-то быстро ей объяснил и показал пальцем на меня. Стоп. Стоп. Стоп. Роза с недовольным выражением лица плелась ко мне, а я в душе проклинал старика-зельевара. Какого черта?

- Профессор сказал, что ты… в общем, что ты… можешь помочь мне. И Не смотри так, у меня действительно ничего не выходит с этим идиотским зельем! – внезапно сорвалась Уизли, раздраженно откинув кудрявую прядь рыжих волос.
- Ладно, - сглотнул я и поднялся с насиженного места, - что именно у тебя не выходит?
- Тут написано, что зелье должно получиться ярко-розовым, а оно желтое! – гриффиндорка раздраженно ткнула указательным пальцем в текст параграфа, а я нахмурился.
- Ох, великий Мерлин, Уизли, ты читать умеешь? Поздравляю, ты забыла добавить желчь броненосца! – я усмехнулся так, как усмехался отец. Наигранно, с нотами раздражения и величия. По-малфоевски.
- Что? Как? – Роза была явно растеряна. Дрожащими руками она схватила с полки баночку с желчью и, пытаясь ее открыть, выплеснула добрую половину мне на мантию.
- Твою мать! – закричал на весь кабинет я, быстро стягивая с себя часть школьной формы. – Ты совсем тупая или просто притворяешься, чтобы тебя перестали называть зазнайкой?

Роза не успела даже открыть рот и ответить какой-либо колкостью, так как появился Слизнорт.
- Что вы тут устроили? Я не потерплю никаких оскорблений и перепалок на своем уроке. Мисс Уизли и мистер Малфой, загляните ко мне после уроков! – и, смерив нас взглядом, который явно не предвещал ничего хорошего, Гораций подошел к какому-то гриффиндорцу, чтобы проверить его работу.

- Замечательно, - пробубнила Роза.
- Это всё ты виновата, - скрестив руки на груди, процедил я.

А если он заставит нас вдвоем чистить какие-нибудь флакончики? Вдвоем, черт возьми. Я не хочу оставаться с ней наедине. Не хочу.

Ледяные пальцы. Гладкий, обшарпанный местами телефон черного цвета. Горячее дыхание на ладонях. Я не могу пошевелить ими, черт возьми. Они слишком холодные. В этом году слишком
мерзлый
сентябрь.
Погода, что же ты творишь, какого черта? Назло мне?

Ветер больно бьет по лицу своими противными щупальцами, я снова немею. Потоки воздуха с накрапывающим дождем хлестко ударяют розгами_кнутами. Каждый шаг мне дается с таким трудом, будто я в топком болоте, будто я увязаю в этой жиже с каждым моим движением, будто я борюсь против неимоверной силы стихии. На самом деле, я просто очень устал.

Я просто хочу
немного
поспать.

Но мое зомби-сердце атакует грудную клетку, больно бьет в солнечное сплетение, застревает в глотке комом и вызывает разряды тока, проходящие по всем венам_сосудам_капиллярам. Не оглядываться. Позади только тьма, позади только мрак, позади только прошлое, которому нет места в моем настоящем, нереальном и таком страшном мире.

- Сегодня самый счастливый день в моей жизни.
- Ты говорил то же самое вчера.
- Вчера уже нет. Есть только сегодня. Понимаешь?

Я плачу, и мое лицо покрывается красными пятнами от слез. Я не хотел верить, что так просто потерял его.
Я ведь сумасшедший, так? Что, если мне закрыть глаза и не открывать их? Что, если я смогу достучаться до Майки? Что, если я смогу услышать его мысли? Ведь мне так важно знать, что он думает обо мне, мне так важно знать, что он в порядке, так важно знать...

Ну же, просто закрой глаза.

И я соглашаюсь на это. Стиснуть зубы. Плотно прикрыть веки. Зашить свой рот, чтобы не орать от черноты перед глазами. Не двигаться.

Запах моря. Я чувствую этот соленый запах серых осенних волн. Такая нечеткая картинка, но эти силуэты.. они будто нарисованы неровными штрихами карандаша. Один опустил руки, другой приподнимается на носочках и обнимает его так крепко, так сильно; клянусь, в этом объятии я видел столько неподдельных эмоций, столько тоски, боли и любви, что я не мог понять, как такие чувства могут сосуществовать вместе в одной оболочке, в одном человеке. Они, силуэты... такие потерянные. И только вместе они играют хоть какую-то роль. От них пахнет прохладной нежностью и соленым морем. Нет слов, они им не нужны. Все и так ясно: эти потерянные мальчики жутко необходимы друг другу.
Наверное, каждый хочет, чтобы хоть раз в жизни его так обняли. Чтобы показали, как очень он нужен другому человеку.

Хорошим всегда попадаются дерьмолюди и наоборот.
Кто же тогда я?
Безликий. Бездушный. Робкий. Одинокий. Нездоровый.
Но точно не хороший.

Чужой голос в моей голове. Откуда он? Как успел просочиться в мои мысли и заполнить там все до основания? Вот уже несколько минут он грубо кусает меня изнутри, оставляя ужасные шрамы. Но в этих шрамах больше нет крови.

"Дыши, ты мне еще нужен".

"Очень нужен".

"Пожалуйста".

Я не понимаю, чей это голос, я совсем запутался, забился в угол, тихо поскуливая от надвигающегося шторма под названием "Боль".

"Сегодня на город обрушилась "Боль". Никто не выжил."

В голову невольно поползли мысли о том, какого это: быть слепым. Говорят, что при отсутствии зрения другие спектры чувствительности человека сильно обостряются. Я же как был в состоянии оцепенения, так в нем и остаюсь. Блеф это все, не верьте. Быть слепым - страшно.

***

В руках звенит телефон. Я понимаю, что это бред и что я слышу этот звонок один, потому что мелодия совершенно другая, классическая. Но мобильник буквально взрывается в руках, раскаляет кожу, плавит и жжется.
Не кричать.
Словно лихорадит. Воздух слишком холоден, а я не могу раскрыть глаза, потому что если я это сделаю, то знаю, что увижу их. Я уже чувствую на себе тысячи взглядов. Со психов кидаю телефон в сторону. Слышу, как он с треском разбился об асфальт.
Я замерз. Мне нехорошо. Они смотрят на меня.

- Эй, парень, тебе плохо?

Чей-то приятный, женский голос. Ее пальцы мягко касаются моего плеча, и я дергаюсь так, словно очередная сигарета была потушена об меня. Она напрягается, убирает руку; я продолжаю быть открытым для рваных потоков ветра.
Он
гнет меня.
Я прогибаюсь.

- Идем, я довезу тебя до дома. Ты говорить-то хоть умеешь? Почему бы тебе просто не открыть глаза? Как тебя зовут?

Шквал вопросов обрушился с неимоверной силой. А я не могу связать и пары слов, потому что язык прирос к нёбу, челюсть сводит от холода, зубы стучат друг об друга так, что этот стук эхом разносится во мне, бьет по ушам, сжимает виски.

- Фрэнк... Меня зовут Фрэнк.

Затем она попросила назвать адрес дома.

Через несколько минут она высадила меня у Уэев, помогла вылезти из машины, не спрашивая больше о том, "почему бы мне просто не открыть глаза", и довела до двери, поддерживая меня на ступеньках террасы.

Тихое "Пока, Фрэнк", стук каблуков вдоль веранды, приглушенные шаги по влажной гальке, хлопок двери, рев мотора автомобиля. Я снова один, наедине со своими мыслями, которые мечутся так быстро в голове, так болезненно бьются, путаются в нервных окончаниях, проделывают дыры в диафрагме и разъедают кости щелочной кислотой.

Замерзшими пальцами нащупываю звонок. С верхнего этажа раздаются звуки: кто-то идет. От его голоса у меня внутри все сжимается, мертвеет без намека на исцеление. Мне чертовски сложно дышать. Хочется уйти. Прочь, чтобы он не видел меня. Зачем я вообще это делаю? Если я хочу его увидеть_защитить_просто быть рядом, это вовсе не значит, что этого же хочет и Майки. Но только я пытаюсь слиться, выставляя вперед руки, чтобы позорно не свалиться, как дверь открывается.

- Айеро?

Меня передернуло. Лишь в редких случаях он называет меня именно по фамилии. Таких на моей памяти было лишь несколько за все время, что мы общаемся (за то время, что я привязался, так сильно привязался). Его тон раздраженный, испуганный и, как тогда, усталый. Я стоял к нему спиной, поэтому он не видел, что я пытаюсь
убежать
от самого себя.

Не отвечай, прочь отсюда, я не должен приближаться к нему. Да, как сказал тот парень, - я просто не должен. Мне нельзя. Я только их, они не станут меня с кем-то делить.

Эритроциты в венах обжигают стенки, они понеслись вдоль с бешеной скоростью, сбивая друг друга и проталкиваясь вперед. Один на другой. Липкие. Сжались в комок. Перегородка. Тромб. Инфаркт.

Беспокойство, тоска, паранойя.

Я оступаюсь и заваливаюсь на бок, вниз.

- Ты что, совсем слепой, что ли?

Это не испуг в его голосе, это забота. Такая забота, от которой я слабею, от которой мне теплее, от которой ветер меня больше не кусает. Он хватает меня за футболку и успевает предотвратить тупое падение с террасы. Прижимает к себе и зарывается теплыми пальцами во влажные волосы. Я чувствую, что в безопасности, что я будто в вакууме от всех своих ночных посетителей, от изнывающей тоски. Сейчас я был так далек от постоянных криков, я не был загнанным, я был... спокоен.
Он ведь просто обнял меня.

Заводит в дом, смотрит на меня, я знаю. Пытается понять, зачем я здесь, или обдумывает вариант как можно мягче мне сказать, чтобы я выметался из этого дома и никогда больше не приближался к нему.

- Майки... Майки, прости, мне так жаль, - я закрываю лицо руками, хватаясь пальцами за волосы. Это депрессия?
Съезжаю вниз по стене, заходясь в истерическом плаче.
Не уходи, не отпускай, ты же видишь, что твое отсутствие совсем убивает меня.

Внутри так все болит, так болит. Мне нужен воздух, но вместо того, чтобы дышать, я давлюсь собственными криками и задыхаюсь.

Он хватает меня за кисти рук и заставляет убрать их от лица. Проводит тыльной стороной ладони вдоль щек, шепча что-то про то, что я должен успокоиться, что все хорошо. Как тогда.

Ничерта, блять, не хорошо.

- Эй, Фрэнки. Посмотри на меня. Ну же.

Он так умоляюще просит. Слыша его голос, кто-то закладывает под ребра бомбу; она вот-вот рванет, не оставляя от меня ничего живого.

И я подчиняюсь. Борясь с демонами внутри, я все же проигрываю им. Игра началась. Отчет, где-то внутри, тоже. Я слышу, как тиканье пошло.

Стены в крови, на них одни и те же символы, одни и те же слова, разбросанные буквы, словно мозаика. Тусклая лампа качается на оголенных проводах, за окнами ночь, хотя я уверен, что для нормальных там все еще пасмурный день.
Откуда-то сверху доносятся скрежет стали, тяжелое дыхание и совсем неслышные шаги. Я вскакиваю с места и прячусь под кухонный стол, прижимая колени к животу и обхватывая их цепким замком рук.

"Плохой, очень плохой Фрэнки".

Я пришел защитить его и сам себя загнал в ловушку. Я тот антигерой в своей антиутопии.

Лезвием вдоль выпирающего позвоночника. Рвать плоть, пока не оголится кость. Визжать, как будто в тебя загнан бес, как будто к груди приложили икону. Разбивать голову в кровь, потому что кто-то вылил на истерзанную спину кислоту. Тебя трясет, ты орешь во всю глотку, пытаясь ногтями разорвать грудь до ребер. Ты истекаешь кровью и умираешь в ней. Куда же ты собрался, Фрэнк? Ты в океане, ты выброшен за борт. В воде огромное количество акул, помнишь? Не старайся убежать.
Все, что останется после тебя, - всего лишь разорванные, обескровленные куски мяса лохмотьями. Кости осядут на дно и будут догнивать там, пока какая-нибудь рыба не высосет из них оставшееся.

***

Открываю глаза. Я знаю, что это была всего их игра, поэтому ничего не болит. Свет выключен, на часах два часа ночи, я лежу на расправленном диване, уткнувшись в подушку лицом. Я потерял сознание? Или что-то было после? Но если так, то что?
Провалы в памяти.

Опять все испортил. Почему я не могу просто побороть их всех? Все, что я могу чувствовать сейчас, это холод. У меня замерзли ноги. Я пуст.

Слышу шаги. Кто-то тихо подходит к дивану и... ложится рядом. Пружины сжимаются под весом. Этот кто-то накрывается одеялом и нерешительно, даже неумело прижимает меня к себе. Внутри меня, похоже, точно такая же пружина. Отчет остановился, тиканье бомбы прекратилось. Его дыхание опаляет кожу на шее, заставляя покрыться мурашками. От него пахнет чем-то пряным. Я могу узнать Майки уже, наверное, по одному его запаху.
Этот запах пряностей разбавлялся с горьким никотиновым. Он никогда не курил при мне. Его ноги такие же холодные. Согреть, я хочу согреть его. Но я боюсь шевельнуться, боюсь, что спугну этот момент.
Время остановилось. Я снова чувствую себя в глубокой безопасности.

***

Впервые за это время я поспал, пусть даже какие-то два часа.
Я боюсь развернуться и осознать, что произошедшее ранее просто очередные галлюцинации, потому что его руки уже нет и совершенно некому меня греть. Я буду разочарован в себе, абсолютно раздавлен морально, если его не окажется на другой половине дивана. Но нет, лежит спиной ко мне. Его худые плечи плавно вздымаются и опускаются, дыхание ровное и совсем без хрипов. Пододвигаюсь ближе, слегка откидывая одеяло, и осторожно веду кончиками пальцев по теплой коже рук. Я был уверен, что он крепко спит, поэтому даже не понял, откуда во мне столько смелости. Наклониться, чуть ближе, приобнять его, уткнуться носом в гребень лопатки и не двигаться.

- Ты почему проснулся?

Осипший, но явно обеспокоенный голос выводит из состояния комы. Я снова будто обжегся, выныриваю из-под одеяла, пытаясь не смотреть на проснувшегося Майки. Мне плохо, температура тела подскочила разом до тридцати восьми, не меньше. Я был смущен. Черт, ситуация такая неловкая. Хочется провалиться сквозь землю. Незаметно для самого себя хватаюсь за щеки, - пылают. Мне нужно на улицу.

- Что случилось, Фрэнки? Все хорошо?

Дайте мне петлю, я сдохну прямо здесь и сейчас. Блять. Списать все на страх?

- Ничего, просто... кошмары. Да, все хорошо.

В ванну, срочно в ванну.

Вверх по лестнице и налево. Мое сердце ожило, оно в страшном темпе набирает обороты, в нем так сильно гудит кровь, отдавая в уши, что я опять глохну и на пару мгновений ощущаю приход неожиданной слабости по телу, кратковременную темноту в глазах и жар.

Я потянулся было к выключателю, чтобы зажечь в ванной свет, но к удивлению понял, что он там горит. Родители Майки? Но они же, вроде как, вернутся только к Рождеству. Наверное, он оставался гореть только из-за рассеянности Майки. Я осторожно обхватываю ручку двери, когда вдруг слышу, как за стеной кто-то воет. Если бы это происходило в темноте, я мог бы списать все на мою болезнь, но свет в ванной включен, они не живут в таких условиях, ярко-освещенные комнаты больно жалят их.
Ком подступил к горлу, когда я таки открыл дверь. Страшно худое тело, белая кожа с россыпью синяков повсюду, черные, взъерошенные волосы и потухшие глаза.
Лезвие. Рука в крови. Слезы и тихие всхлипы.

"Дыши, ты мне еще нужен".

"Очень нужен".

"Пожалуйста".